Неточные совпадения
Газеты большевиков раздражали его еще более сильно, раздражали и враждебно тревожили. В этих газетах он чувствовал явное намерение поссорить его с самим собою, ‹убедить его в безвыходности положения страны,› неправильности всех его оценок, всех навыков мысли. Они действовали иронией, насмешкой, возмущали грубостью языка, прямолинейностью мысли. Их материал освещался социальной
философией, и это была «
система фраз», которую он не в силах был оспорить.
Отчего вдруг, вследствие каких причин, на лице девушки, еще на той неделе такой беззаботной, с таким до смеха наивным лицом, вдруг ляжет строгая мысль? И какая это мысль? О чем? Кажется, все лежит в этой мысли, вся логика, вся умозрительная и опытная
философия мужчины, вся
система жизни!
Можно установить следующие религиозные черты марксизма: строгая догматическая
система, несмотря на практическую гибкость, разделение на ортодоксию и ересь, неизменяемость
философии науки, священное писание Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, которое может быть истолковываемо, но не подвергнуто сомнению; разделение мира на две части — верующих — верных и неверующих — неверных; иерархически организованная коммунистическая церковь с директивами сверху; перенесение совести на высший орган коммунистической партии, на собор; тоталитаризм, свойственный лишь религиям; фанатизм верующих; отлучение и расстрел еретиков; недопущение секуляризации внутри коллектива верующих; признание первородного греха (эксплуатации).
У меня всегда была большая чуткость ко всем направлениям и
системам мысли, особенно к тоталитарным, способность вживаться в них. Я с большой чуткостью мог вжиться в толстовство, буддизм, кантианство, марксизм, ницшеанство, штейнерианство, томизм, германскую мистику, религиозную ортодоксию, экзистенциальную
философию, но я ни с чем не мог слиться и оставался самим собой.
Наиболее замечательными представителями чистой
философии были Н. Лосский и С. Франк, которые создали оригинальные философские
системы, которые можно назвать идеал-реализмом.
В ней меньше той синтезирующей примирительности, которая часто раздражает в Соловьеве, раздражает более всего в его «Оправдании добра»,
системе нравственной
философии, в этой статье он мыслит радикально.
— Такая же, как между всякой
философией и религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а религия преподает то, что сказано в божественном откровении; но путь в достижении того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских
системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в своей
философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что путем ума человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
Разум, помраченный невежеством, есть тихое, заросшее травою блато, которого сонные воды не знают никакого бурного волнения; но первые лучи
Философии, пробуждая мысленную силу, рождают сомнение за сомнением, которые волнуют душу в Океане неизвестности: время заблуждений и дерзких
систем!
Но кончим этот скучный эпизод
И обратимся к нашему герою.
До этих пор он не имел забот
Житейских и невинною душою
Искал страстей, как пищи. Длинный год
Провел он средь тетрадей, книг, историй,
Грамматик, географий и теорий
Всех
философий мира. Пять
системИмел маркиз, а на вопрос: зачем?
Он отвечал вам гордо и свободно:
«Monsieur, c'est mon affaire» — так мне угодно!
В
системе Плотина посредствующую роль между Единым и миром играет νους [Нус (греч. — ум, разум) — одна из основных категорий античной
философии, разработанная Анаксагором и последующими философами.], образующий второе и не столь уже чистое единство — мышления и бытия, а непосредственным восприемником влияний νους служит Мировая Душа, имеющая высший и низший аспект, и она изливается уже в не имеющую подлинного бытия, мэоническую (μη δν) и потому злую материю.
Отношение между Софией и миром может получить и получало в истории
философии различную метафизическую транскрипцию в соответствии общему стилю и рисунку данной
системы.
В древней
философии аналогию бемизму представляет, кроме
системы Плотина, гилозоистический монизм стоиков, а в более раннюю эпоху учения Фалеса, Анаксимандра, вообще ионийской школы.
«Доказательства» бытия Божия, каковы бы они ни были, все от
философии и лишь по недоразумению попадают в догматическое богословие, для которого Бог дан и находится выше или вне доказательств; в
философии же, для которой Бог задан как вывод или порождение
системы, идея о Нем приводится в связь со всеми идеями учения, существует лишь этой связью.
Это мнение у Гегеля проистекает из общего его убеждения, что возможна абсолютная
система, которая была бы не
философией, а уже самой Софией, и именно за таковую почитал он свою собственную
систему.
Философии тоже не чуждо своеобразное логическое мифотворчество, и в основе действительно оригинальных, творческих философских
систем всегда лежит — horribile dectu [Страшно произнести (лат.).] — философский миф.
Свобода философского творчества выражается и в том, что возможны различные философские
системы на одну и ту же тему, возможны (и фактически существуют) разные
системы христианской
философии, и это нисколько не подрывает ее принципиального значения.
Они будут правы в своем упреке, если только и сами не будут забывать, что в этих понятиях и для них самих не содержится никакого определенного смысла, — он вкладывается только данной философемой; другими словами, проблема трансцендентного (и соотносительного с ним имманентного) представляет собой последнюю и наиболее обобщающую проблему
философии и, следовательно, уже включает в себя всю
систему.
Рядом с мифотворцем Платоном Аристотель есть представитель чистой
философии, с ее стремлением к
системе, архитектонической законченности, имманентной непрерывности рационального мышления.
Платон — философский essay-ист, который не хочет
системы, — любит философствование и не любит
философии.
Ибо если вообще
философия, сколь бы ни казалась она критичной, в основе своей мифична или догматична, то не может быть никаких оснований принципиально отклонять и определенную религиозно-догматическую
философию, и все возражения основаны на предрассудке о мнимой «чистоте» и «независимости»
философии от предпосылок внефилософского характера, составляющих, однако, истинные темы или мотивы философских
систем.
Тот же вопрос о творении — о теогоническом и теофаническом его смысле — подвергает глубокому философскому исследованию Шеллинг в последней своей
системе (в «
Философии мифологии» и «
Философии откровения»).
Сколь бы ни была велика дарованная твари свобода как положительная мощь, она относится только к распоряжению божественным даром бытия, но не к самосотворению (этой мысли противится абсолютный идеализм люциферического оттенка, как, напр., Ich-philosophie Фихте [«Я —
философия» (нем.) — так называемая первая
система субъективного идеализма Фихте, исходный принцип которой — «Я есмь Я» (Ich bin Ich).
Для тех, кто всего более дорожит стройностью
системы и верит в возможность адекватного выражения сущего в понятиях дискурсивного мышления, кто в большей или меньшей степени одержим mania Hegeliana [Гегельянская мания (лат.) — одержимость философа «пафосом
системы», о которой Булгаков писал в «Трагедии
философии».
Понятие Jungfrau Sophia резко отличается внеполовым, точнее, полувраждебным характером: вообще вся
система Беме отмечена отсутствием эротизма и типической для германства безженностью (которая дошла до апогея в гроссмейстере германской
философии Канте). «Die Bildniss ist in Gott eine ewige Jungfrau in der Weisheit Gottes gewesen, nicht eine Frau, auch kein Mann, aber sie ist beides gewesen; wie auch Adam beides war vor seiner Herren, welche bedeitet den irdischen Menschen, darzu tierisch» [Образы Божий, которые принимает вечная Дева в качестве мудрости Бога, не есть ни мужчина, ни женщина, но и то и другое; как и Адам был и тем и другим перед своим Господом, чем отличался смертный человек от животного (нем.).] [Ib., Cap.
Фихте-гегелевский разум — субъективно-идеалистическая (в специфически булгаковском смысле слова)
философия, одержимая «пафосом
системы» (см. выше прим. 100) и стремящаяся дедуцировать весь мир «из себя» (из «Разума» вообще, или даже из собственного «Я»).
Основные мотивы философствования, темы философских
систем не выдумываются, но осознаются интуитивно, имеют сверх-философское происхождение, которое определенно указывает дорогу за
философию.
Основные идеи
философии не измышляются, но родятся в сознании, как семена, как зародыши будущих философских
систем.
Разумеется, то или иное построение может быть удачно или неудачно, это вопрос факта, но плохая
система христианской
философии вовсе не свидетельствует о том, что и не может быть хорошей или что христианская
философия вообще невозможна.
И
философия софийна, лишь поскольку она дышит этим пафосом влюбленности, софийным эросом, открывающим умные очи, иначе говоря, поскольку она есть искусство: основной мотив философской
системы, ее тема опознается интуицией, как умная красота, сама же
система есть лишь попытка рассказать на языке небожественном о вещах божественных.
С. 88–90).], для тех в построении таковой
системы и состоит вся задача
философии.
Философия онтологическая в конце концов должна прийти к
системе замкнутого детерминизма.
Основное противоречие
философии Гегеля заключается в том, что в ней динамика и диалектика мысли принимают форму законченной
системы, т. е. как бы прекращается диалектическое развитие.
Правда лишь в персоналистической, драматической мистике и
философии, и на своей вершине она должна быть символикой жизни и духовного пути, а не
системой понятий и идей, восходящих до верховной идеи бытия.
Спенсер о парижских позитивистах меня совсем не расспрашивал, не говорил и о лондонских верующих. Свой позитивизм он считал вполне самобытным и свою
систему наук ставил, кажется, выше контовской. Мои парижские единомышленники относились к нему, конечно, с оговорками, но признавали в нем огромный обобщающийум — первый в ту эпоху во всей философской литературе. Не обмолвился Спенсер ничем и о немцах, о тогдашних профессорах
философии, и в лагере метафизиков, и в лагере сторонников механической теории мира.
Он куда-то уехал защищать и был уже в это время"знаменитость"с обширной практикой, занимал большую квартиру, держал лошадей и имел секретаря из студентов его времени, беседа с которым и показала мне, что я уже не найду в Урусове того сотрудника"Библиотеки для чтения", который ночевал у меня на диване в редакции и с которым мы в Сокольниках летом 1866 года ходили в лес"любить природу"и читать вслух"
Систему позитивной
философии"Огюста Конта.
Пришла весна, и Люксембургский сад (тогда он не был урезан, как впоследствии) сделался на целые дни местом моих уединенных чтений. Там одолевал я и все шесть томов"
Системы позитивной
философии", и прочел еще много книг по истории литературы,
философии и литературной критике. Никогда в моей жизни весна — под деревьями, под веселым солнцем — не протекала так по-студенчески, в такой гармонии всех моих духовных запросов.
В философском смысле я приехал с выводами тогдашнего немецкого свободомыслия. Лиловый томик Бюхнера"Kraft und Stoff"и"Kreislauf des Lebens"(Круговорот жизни) были давно мною прочитаны; а в Петербурге это направление только что еще входило в моду. Да и
философией я, занимаясь химией и медициной, интересовался постоянно, ходил на лекции психологии, логики, истории философских
систем.
Цель
философии — не создание
системы, а творческий познавательный акт в мире.
Создание школьных философских
систем уже предполагает нарушение жизненного питания
философии и замену его книжным питанием.
Говорю о
философии как творческом акте, а не о
философии как
системе приспособления.
В мистических учениях кроется истина о связях человека с иными планами бытия, иными планетными
системами (не в природно-астрономическом, а в сверхприродно-астрологическом смысле слова), истина, сокрытая для официальной науки и официальной
философии [«Die Geheimwissenschaft» Штейнера связывает антропологию с астрологией.